Ийон Тихий чрезвычайно храбрый и умный человек. К своим годам он имеет несколько орденов млечного и туманного пути, является почетным членом общества по опеке на самыми маленькими планетами солнечной системы, а также и других благотворительных и научных обществ. Йион Тихий давно славится своими переходами через звездные галактики, чем заслужил почет и уважение. Также он умелый охотник за всякими метеорами и кометами, которые то и дело, пролетают над головой. А в то время, пока он находится дома, он пишет дневники, в которых детально описывает все свои путешествия и прилагает, также, для интересующегося читателя и карты всех своих маршрутов. Скорее всего, надеясь, что кто-то последует его примеру.

И сколько только приключений не выпадало на долю Ийона. Вот, к примеру, взять его седьмое путешествие, где его корабль попал в петлю времени. Тело Ийона стало множится прямо на его же глаза. Стали появляться Ийоны в прошлом, настоящем, будущем. Появились понедельничные, вторничные и пятничные Ийоны, а также прошлогодние и которые будут только через год. Тут появляются пара мальчишек, бывшие Ийоны, и к его большой радости, налаживают аппаратуру в космической ракете. Ийон смог продолжить свое путешествие дальше. А когда было четырнадцатое путешествие Ийона, то он участвовал в заседании Генеральной Ассамблеи ООН. Но ООН не такой на Земле, а Организации Объединенных планет солнечной системы. На заседании рассматривались самые страшные деяние, которые были на планете Зимьи. Таким словом была обозначена планета Земля. Больше всего присутствующих волновали атомные взрывы, которые частенько происходят на этой планете. Некоторые деятели делегации высказывались за такое мнение, что у жителей Земли вообще отсутствует всякий, и какой бы то ни был разум.По ходу заседания были затронуты вопросы вступительного взноса Землян. Общим числом голосов была названа цифра в один биллион платины, все это количество должно быть уплачено в срок, который будет определен позднее. Заседание почти закончилось и один из инопланетян с планеты Таракании стал бить по голове Ийона и тот сразу же проснулся. Это был сон. Ийон готовится к полету на планету Энтеропия. Предварительно он берет в руки Космическую энциклопедию и пытается получить немного информации о планете и населяющих ее существах. Самые распространенные существа планеты зовутся ардриды. Животные не блещут особым многообразием, зато в энциклопедии упоминается о осьмиолах и курдлях. Но даже дочитав энциклопедию до самого конца, Ийон так и не может понять, кто же такие сепульки?! Для того, чтобы Ийону было весело проводить время по время его долгого полета, он ставит на нос ракеты батарею, заряженную несметным количеством анекдотов на целых 5 лет.

После долгого полета, Ийон наконец таки прилетает на Энтропию. Там его встречает один из рабочих космодрома. Причем, этот рабочий выглядит очень странно, а именно он зеленого цвета. Как потом выяснилось, зеленый цвет тела при встрече с кем-то, это знак почтения и улыбки. То есть, фактически рабочий так приветствовал нашего Ийона. После акта приветствия нашего путешественника направили в специальную мастерскую. Там его осмотрели, и предупредили, что если с ним, что-то случиться, то он может смело рассчитывать на помощь. После чего, Ийон покинул мастера и пошел в город. Здания вдоль которых проходит Ийон переливаются всеми цветами. Прохожие также переливаются и постоянно говорят про какие-то там сепульки. Еще до полета Ийон пытался выяснить, что же это такое. Но так до конца и не выяснил. Тихий подходил несколько раз к некоторым из жителей планеты и просил у них, как можно приобрести себе сепульку? На что инопланетные существа краснели, чернели, желтели, словом, смущались такого вопроса и говорили ему в ответ, что без жены сепульку никак не получитьсяприобрести. Ийону изрядно надоело спрашивать кто такие сепульки, поэтому он решил поохотиться на курдлей. Он подошел к инструктору и спросил его, как лучше поймать курдлю, на что тот ответил ему, что из-за частых метеоритных дождей курдли вырастили себе непробиваемый панцирь, и поэтому все жители планеты охотятся за ними изнутри. Для этого Тихи намазался соусом, перцем, кетчупом и всякими запаховыми приправами, сжал в руках бомбу и стал ждать. Как только курдль проглатывает охотника, нужно уже внутри него настроить часовой механиз и взорвать курдля. Но к сожалению, внутри курдля уже был второй охотник, который вовсю настраивать бомбу. Тихий сначала решил мирно удалится, но тот его заметил и захотел уступить ему право взорвать курдля. Они долго спорили, время уходило, но в конце концов курдль был взорван и Тихому достался отличны трофей, который он повезет с собой за Землю на своей ракете.

Все последующие дни проходили в более культурной обстановке. Тихий посетил почти все выставки, музеи, конференции и официальные речи популярных существ этой планеты. Однажды утром Тихого разбудил сильнейший грохот на улице. Он вскочил с кровати и быстро подбежал к стеклу. Оказалось, что попросту начался смег. Смег это сезонное падение метеоритов на поверхность планеты. Обычно такое явление здесь длится около двух месяцев.Но Тихий помнил слова мастера, что бояться все равно нечего. У каждого на планете есть свой резерв. Тихий не до конца понимал, что может быть резервом, пока не увидел, как на крышу местно театра не упал здоровенных размеров метеорит. Он летел с такой скоростью, что от удара разрушился почти весь театр. Вдруг, откуда не возьмись к зданию подбегают какие-то существа в костюмах, подтаскивают к полуразрушенной стене театра трубу и из этой трубы в театр стал закачиваться какой-то непонятный состав типа смолы. Стал надуваться пузырь и вдруг он принял точные очертания музея. Только он был еще не такой твердый как музей и поэтому ветер его слегка полыхал туда-сюда. То влево, то вправо. Тихий зашел в зал и сел на свое место. Оно ему показалось несколько мягким и горячим. Видимо, это было дело рук домодувов. Вдруг мимо него напрямик к героям стали проносить черные ящики с сепульками. Но и тут ему не удалось узнать, что же они все таки значат. Он потерял сознание, а когда очнулся, то сидящая рядом инопланетная дама рассказала ему, что его насмерть убило пролетающим метеоритом. И пришлось вызывать резерв, чтобы его снова вернуть к жизни. Тихий окончательно испугался и ринулся бегом в отель. Стоя перед зеркалом, он очень четко осматривал себя, но вроде все было на месте. Только рубашка была одета задом наперед и несколько пуговиц не хватало. Пока он смотрел на себя в зеркало, зазвонил телефон. Он поднял трубку и слышит голос Зазуля местного ученого, который желает с ним встретится в профессорском доме. Тихий быстро собрался и поехал к нему. По пути к профессору он встретил инопланетянина с накрытой тележкой. Они решают поехать вместе. Не доехав несколько метров до дома профессора, перед Тихим открывается страшная картина. Дом ученого сгорел от попадания метеорита, а сам ученый видимо погиб. А команда домодувов еще пока что не подоспела. Инопланетянин просит открыть ему ворота. Тихий открывает их, а через щель в тележке видит огромный живой глаз, который говорит старческим голосом. Тихий бросается бегом на космодром и улетает с Энтеропии. Ийон надеется, что господин Зазуль на него не обидится.

Краткое содержание романа «Звёздные дневники Ийона Тихого» пересказала ОсиповаА. С.

Обращаем ваше внимание, что это только краткое содержание литературного произведения «Звёздные дневники Ийона Тихого». В данном кратком содержании упущены многие важные моменты и цитаты.

Ийон Тихий - «знаменитый звездопроходец, капитан дальнего галaктичecкoгo плавания, охотник за метеорами и кометами, неутомимый исследователь, открывший восемьдесят тысяч три мира, почётный доктор университетов Обеих Медведиц, член Общества по опеке над малыми планетами и многих других обществ, кавалер млечных и туманностных орденов» - автор восьмидесяти семи томов дневников (с картами всех путешествий и приложениями).

Космические путешествия Ийона Тихого изобилуют невероятными приключениями. Так, в путешествии седьмом он попадает в петлю времени и множится на глазах, встречаясь с самим собой понедельничным, четверговым, воскресным, пятничным, прошлогодним и другими - из прошлого и будущего. Спасают ситуацию два мальчугана (которыми Тихий был так давно!) - они исправляют регулятop мощности и чинят руль, и в ракете вновь воцаряется покой. В путешествии четырнадцатом Тихому приходится оправдывать перед Генеральной Ассамблеей Организации Объединённых Планет деяния жителей Зимьи (под таким названием значится там планета Земля). Ему не удаётся представить в выгодном свете достижения земной науки, в частности атомные взрывы. Часть делегатов вообще сомневается в разумности жителей Земли, а некоторые даже отрицают возможность существования на планете жизни. Встаёт вопрос и о вступительном взносе землян, который должен составить биллион тонн платины. Под конец заседания весьма сочувствующий жителям Земли инопланетянин с Тарракании, пытаясь продемонстрировать, как добротно сработан эволюцией представитель землян Ийон Тихий, начинает долбать его по макушке своим огромным присоском... И Тихий в ужасе просыпается. Путешествие четырнадцатое приводит Тихого на Энтеропию. Готовясь к полёту. Тихий изучает статью об этой планете в томе «Космической энциклопедии». Он узнает, что господствующая раса на ней - «ардриты, существа разумные многопрозрачногранные симметричные непарноотростковые». Среди животных особо отмечены курдли и осьмиолы. По прочтении статьи Тихий остаётся в неведении относительно того, что такое «смет» и что такое «сепульки». По предложению заведующего ремонтной мастерской Ийон Тихий рискует поставить себе на ракету мозг «с батареей анекдотов на пять лет». Действительно, сначала Тихий с удовольствием слушает, затем с мозгом что-то случается: рассказывая анекдоты, он глотает самую соль, начинает говорить по слогам, и вся беда в том, что его невозможно заткнуть - сломался выключатель.

Тихий прибывает на Энтеропию. Служащий космопорта, прозрачный, как хрусталь, ардрит, взглянув на него, зеленеет («ардриты выражают чувства сменой окраски; зелёная соответствует нашей улыбке») и, задав необходимые вопросы («Вы позвоночный? Двоякодышащий?»), направляет новоприбывшего в «резервную мастерскую», где техник производит какие-то измерения и на прощание говорит загадочную фразу: «Если во время смега с вами что-нибудь станется, можете быть совершенно покойны... мы немедленно доставим резерв». Тихий не вполне понимает, о чем идёт речь, но не задаёт вопросов - многолетние странствия научили его сдержанности.

Оказавшись в городе, Тихий наслаждается редкостным видом, какой представляют собой центральные кварталы в сумерках. Ардриты не знают искусственного освещения, потому что светятся сами. Здания искрятся и разгораются жильцами, которые возвращаются домой, в храмах лучатся в экстазе прихожане, на лестничных клетках радужно переливаются дети. В разговорах прохожих Тихий слышит знакомое слово «сепульки» и пытается выяснить, наконец, что же оно может означать. Но у кого из ардритов он ни спрашивает, где можно приобрести сепульку, вопрос каждый раз вызывает у них недоумение («Как же вы возьмёте её без жены?»), смущение и гнев, что незамедлительно выражается их окраской. Отказавшись от мысли узнать хоть что-либо о сепульках, Тихий собирается охотиться на курдлей. Проводник даёт ему инструкции. Они явно необходимы, так как животное в процессе эволюции приспособилось к метеоритным осадкам, нарастив непробиваемый панцирь, и поэтому «на курдля охотятся изнутри». Для этого нужно, намазавшись особой пастой и «приправив» себя самого грибным соусом, луком и перцем, присев, дождаться (схватив обеими руками бомбу), пока курдль не проглотит приманку. Оказавшись внутри курдля, охотник настраивает часовой механизм бомбы и, используя прочищающее действие пасты, удаляется возможно быстрее «в сторону, противоположную той, откуда прибыл». Покидая курдля, следует стараться упасть на обе руки и ноги, чтобы не расшибиться. Охота складывается удачно, курдль берет приманку, но во внутренностях зверя Тихий застаёт ещё одного охотника - ардрита, который уже настраивает часовой механизм. Каждый пытается уступить право охоты другому, теряя драгоценное время. Побеждает гостеприимство хозяина, и оба охотника вскоре покидают курдля. Раздаётся чудовищный взрыв - Ийон Тихий получает очередной охотничий трофей - ему обещают сделать чучело и отправить его на Землю грузовой ракетой.

Несколько дней Тихий занят культурной программой - музеи, выставки, визиты, официальные приёмы, речи. Как-то утром он просыпается от ужасного грохота. Оказывается, это и есть смег, сезонный метеоритный град, выпадающий на планете каждые десять месяцев. Никакое убежище не может дать защиты от смега, но поводов для беспокойства нет, так как у каждого имеется резерв. Относительно резерва Тихому ничего не удаётся выяснить, но вскоре становится ясно, что это. Направляясь на вечернее представление в театр, он становится свидетелем прямого попадания метеорита в здание театра. Тут же прикатывает большая цистерна, из которой вытекает некое похожее на смолу месиво, ардриты-ремонтники начинают через трубы накачивать туда воздух, пузырь растёт с головокружительной быстротой и через минуту становится точной копией театрального здания, только ещё совсем мягкой, колеблющейся при порывах ветра. Ещё через пять минут здание затвердевает, и зрители заполняют его. Усаживаясь на место, Тихий замечает, что оно ещё тёплое, но это единственное свидетельство недавней катастрофы. По ходу действия пьесы героям приносят сепульки в огромном ящике, но и на этот раз Ийону Тихому не суждено узнать, что же это. Он ощущает удар и лишается чувств. Когда же Тихий приходит в себя, на сцене уже совершенно другие герои и речи нет о сепульках. Сидящая рядом ардритка объясняет, что его убило метеоритом, но из астронавтического агентства привезли резерв. Тихий немедленно возвращается в отель и тщательно осматривает себя, чтобы убедиться в собственной идентичности. На первый взгляд все в порядке, но рубашка надета наизнанку, пуговицы застёгнуты как попало, а в карманах обрывки упаковки. Исследования Тихого прерывает телефонный звонок: с ним хочет встретиться профессор Зазуль, видный ардритский учёный. Тихий едет к профессору, живущему в пригороде. По дороге он нагоняет пожилого ардрита, везущего перед собой «что-то вроде крытой тележки». Они продолжают путь вместе. Подойдя к изгороди. Тихий видит клубы дыма на месте профессорского дома. Его спутник объясняет, что метеорит упал четверть часа назад, и домодувы сейчас приедут - за городом они не слишком торопятся. Сам же он просит Тихого открыть ему калитку и начинает поднимать крышку тележки. Сквозь дырку в упаковке большого свёртка Тихий видит живой глаз. Раздаётся скрипучий старческий голос, приглашающий Тихого подождать в беседке. Но тот опрометью несётся на космодром и покидает Энтеропию, питая в душе надежду, что профессор Зазуль на него не в обиде.

ПУТЕШЕСТВИЕ ДВАДЦАТЬ ВТОРОЕ

Я сейчас занят классификацией редкостей, привезенных мною из путешествий в самые отдаленные закоулки Галактики. Давно уже я решил передать всю коллекцию, единственную в своем роде, в музей; недавно директор сообщил мне, что для этого подготавливается специальный зал.

Не все экспонаты мне одинаково близки: одни пробуждают приятные воспоминания, другие напоминают о зловещих и страшных событиях, но все они неопровержимо свидетельствуют о подлинности моих путешествий.

К экспонатам, воскрешающим особенно яркие воспоминания, относится зуб, лежащий на маленькой подушечке под стеклянным колпаком; у него два корня, и он совершенно здоровый; сломался он у меня на приеме у Октопуса, владыки мемногов, на планете Уртаме; кушания там подавались превосходные, но чересчур твердые.

Такое же почетное место занимает в коллекции курительная трубка, расколотая на две неравные части; она выпала у меня из ракеты, когда я пролетал над одной каменистой планетой в звездном семействе Пегаса. Жалея о потере, я потратил полтора дня, разыскивая ее в дебрях изрытой пропастями скалистой пустыни.

Рядом лежит коробочка с камешком не крупнее горошины. История его весьма необычна. Отправляясь на Ксерузию, самую отдаленную звезду в двойной туманности NGC-887, я переоценил свои силы; путешествие длилось так долго, что я был близок к отчаянью; особенно мучила меня тоска по Земле, и я себе места не находил в ракете. Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы на двести шестьдесят восьмой день пути я не почувствовал, как что-то впилось мне в пятку левой ноги; я снял башмак и со слезами на глазах вытряхнул из него камешек, крупицу самого настоящего земного гравия, попавший туда, вероятно, еще на космодроме, когда я поднимался в ракету. Прижимая к груди этот крохотный, но такой дорогой мне кусочек родной планеты, я бодро долетел до цели; эта памятка мне особенно дорога.

Рядом лежит на бархатной подушке обыкновенный желтовато-розовый кирпич из обожженной глины, слегка треснувший и с одного конца обломанный; если бы не счастливое стечение обстоятельств и не мое присутствие духа, я никогда не вернулся бы из путешествия в туманность Гончих Псов. Этот кирпич я обычно беру с собою, направляясь в самые холодные уголки космоса; у меня есть привычка класть его на некоторое время на реактор, чтобы потом, когда он хорошенько разогреется, переложить перед сном в постель. В верхнем левом квадранте Млечного Пути, там, где звездный рой Ориона смыкается с роями Стрельца, летя на малой скорости, я стал свидетелем столкновения двух громадных метеоритов. Зрелище огненного взрыва во мраке так взволновало меня, что я схватил полотенце, чтобы вытереть лоб. Я забыл, что только что завернул в него кирпич, и чуть не разбил себе череп. К счастью, я со свойственной мне расторопностью вовремя заметил опасность.

Рядом с кирпичом стоит небольшая деревянная шкатулка, а в ней - мой перочинный ножик, спутник во множестве путешествий. О том, как я сильно привязан к нему, свидетельствует следующая история, которую я расскажу, ибо она того стоит.

Я вылетел с Сателлины в два часа пополудни с ужасным насморком. Местный врач, к которому я обратился, посоветовал мне отрезать нос: для жителей планеты это дело пустяковое, так как носы у них отрастают, как ногти. Возмущенный таким советом, я прямо от врача отправился в космопорт, чтобы улететь куда-нибудь, где медицина развита лучше. Путешествие было неудачное. В самом начале, отдалившись от планеты на каких-нибудь девятьсот тысяч километров, я услышал позывные встречной ракеты и спросил по радио, кто летит. В ответ раздался тот же вопрос.

Отвечай ты первый! - потребовал я довольно резко, раздраженный дерзостью незнакомца.

Отвечай ты первый! - ответил он.

Это передразнивание так меня рассердило, что я без обиняков назвал поведение незнакомца наглостью. Он не остался в долгу; мы начали переругиваться все яростнее, и только минут через двадцать, возмущенный до крайности, я понял, что никакой другой ракеты нет, а голос, который я слышу, - это попросту эхо моих собственных радиосигналов, отражающихся от поверхности спутника Сателлины, мимо которого я как раз пролетал. Я не заметил этот спутник потому, что он был обращен ко мне своей ночной, затененной стороной.

Примерно через час, захотев очистить себе яблоко, я заметил, что моего ножика нет. И тотчас вспомнил, где видел его в последний раз: это было в буфете космопорта на Сателлине; я положил его на наклонную стойку, и он, вероятно, соскользнул на пол. Все это я представил себе так ясно, что мог бы найти его с закрытыми глазами. Я повернул ракету обратно и тут оказался в затруднительном положении: все небо кишело мерцающими огоньками, и я не знал, как найти среди них Сателлину, одну из тысячи четырехсот восьмидесяти планет, вращающихся вокруг солнца Эрипелазы. Кроме того, у многих из них по нескольку спутников, крупных, как планеты, что еще больше затрудняет ориентацию. Встревожась, я попытался вызвать Сателлину по радио. Ответили мне одновременно несколько десятков станций, отчего получилась ужасающая какофония; нужно знать, что жители системы Эрипелазы, столь же безалаберные, сколь и вежливые, дали название Сателлины двумстам различным планетам. Я взглянул в иллюминатор на мириады мелких искорок; на одной из них находился мой ножик, но легче было бы найти иголку в стоге сена, чем нужную планету в этой каше из звезд. В конце концов я положился на счастливый случай и помчался к планете, находившейся прямо по курсу.

Уже через четверть часа я опустился в порту. Он был совершенно сходен с тем, с которого я взлетел, так что, обрадовавшись своей удаче, я бросился прямо в буфет. Но каково же было мое разочарование, когда, несмотря на самые тщательные поиски, я не нашел своего ножика! Я призадумался и пришел к выводу, что либо его кто-нибудь взял, либо я нахожусь на совершенно другой планете. Расспросив местных жителей, я убедился, что верным было второе предположение. Я попал на Андригону, старую, рассыпающуюся, одряхлевшую планету, которую, собственно говоря, давно уже следовало изъять из употребления, но до которой никому нет дела, поскольку она лежит в стороне от главных ракетных путей. В порту меня спросили, какую Сателлину я ищу, так как они перенумерованы. Тут я стал в тупик, ибо нужный номер вылетел у меня из головы. Тем временем местные власти, уведомленные начальством порта, явились, дабы устроить мне достойную встречу.

То был великий день для андригонов: во всех школах шли экзамены на аттестат зрелости. Один из представителей власти спросил, не угодно ли мне почтить экзаменуемых своим присутствием; приняли меня чрезвычайно радушно, и я не мог отказать. Прямо из порта мы поехали на пидлаке (это большие безногие пресмыкающиеся вроде ужей, которые здесь повсеместно используются для верховой езды) в город.

Представив меня собравшейся молодежи и учителям как почетного гостя с планеты Земля, преподаватели усадили меня на почетное место за жервой (это что-то вроде стола), и прерванные экзамены продолжались. Ученики, взволнованные моим присутствием, сначала пугались и сильно конфузились, но я ободрял их ласковой улыбкой, подсказывал то одному, то другому нужное слово, и первый лед был сломан. Чем дальше, тем лучше становились ответы. Но вот перед экзаменационной комиссией встал молодой андригон, весь покрытый мерзягами (род устриц, употребляемых в качестве одежды), такими красивыми, каких я давно не видел, и начал отвечать на вопросы с несравненным красноречием и искусством. Я слушал его с удовольствием, убеждаясь, что уровень науки здесь на удивление высок.

Потом экзаменатор спросил:

Может ли кандидат доказать нам, почему жизнь на Земле невозможна?

Слегка поклонившись, юноша приступил к исчерпывающим, логично обоснованным доказательствам, при помощи которых бесспорно установил, что большая часть Земли покрыта холодными, очень глубокими водами, температура которых близка к нулю вследствие множества плавающих там ледяных гор; что не только на полюсах, но и в окружающих областях свирепствует вечный холод и по полугоду царит беспросветная ночь; что, как хорошо видно в астрономические приборы, большие области суши даже в более теплых поясах покрываются замерзшим водяным паром, так называемым снегом, который толстым слоем одевает горы и долины; что крупный спутник Земли вызывает на ней волны приливов и отливов, оказывающие разрушительное эрозионное действие; что с помощью самых сильных телескопов можно увидеть, как обширные участки планеты нередко погружаются в полумрак, затененные пеленой облаков; что в атмосфере бушуют страшные циклоны, тайфуны и бури; и все это, вместе взятое, исключает возможность существования жизни в какой бы то ни было форме. А если бы, закончил звучным голосом юный андригон, какие-нибудь существа и попытались высадиться на Земле, они неизбежно погибли бы, раздавленные огромным давлением атмосферы, достигающим на уровне моря одного килограмма на квадратный сантиметр, или семисот шестидесяти миллиметров ртутного столба.
Такое исчерпывающее объяснение было единогласно одобрено комиссией. Оцепенев от изумления, я долго сидел неподвижно, и только когда экзаменатор хотел перейти к следующему вопросу, я вскричал:

Простите меня, достойные андригоны, но... но я сам прибыл с Земли; я надеюсь, вы не сомневаетесь, что я жив, и слышали, как я был вам представлен?..

Воцарилось неловкое молчание. Преподаватели, глубоко задетые моим бестактным выступлением, еле сдерживались; молодежь, не умеющая скрывать своих чувств, смотрела на меня с явной неприязнью. Наконец экзаменатор холодно произнес:

Прости, чужестранец, но не слишком ли многого ты требуешь от нашего гостеприимства? Разве мало тебе столь торжественной встречи, банкета и прочих знаков уважения? Разве ты не удовлетворен тем, что тебя допустили к Высокой Выпускной Жерве? Или ты требуешь, чтобы ради тебя мы изменили... школьные программы?!

Но... Земля действительно обитаема... - смущенно пробормотал я.

Будь это правдой, - произнес экзаменатор, глядя на меня так, словно я был прозрачным, - то это было бы извращением естества!

Увидев в этих словах оскорбление для моей родной планеты, я тотчас вышел, ни с кем не прощаясь, сел на первого попавшегося пидлака, поехал в космопорт и, отряхнув от ног своих прах Андригоны, пустился опять на поиски ножика. Я высаживался поочередно на пяти планетах группы Линденблада, на планетах стереопропов и мелациан, на семи больших небесных телах планетного семейства Кассиопеи, посетил Остерилию, Аверанцию, Мельтонию, Латерниду, все ветви огромной Спиральной Туманности в Андромеде, системы Плезиомаха, Гастрокланция, Эвтремы, Сименофоры и Паральбиды; на следующий год я систематически прочесал окрестности всех звезд Саппоны и Меленваги, а также планеты: Эритродонию, Арреноиду, Эодокию, Артенурию и Строглон со всеми его восьмьюдесятью лунами, нередко такими маленькими, что едва было где посадить ракету; на Малой Медведице я не мог высадиться - там как раз шел переучет; потом настал черед Цефеид и Арденид; и руки у меня опустились, когда по ошибке я снова высадился на Линденбладе. Однако я не сдался и, как подобает подлинному исследователю, двинулся дальше. Через три недели я заметил планету, во всех подробностях схожую с Сателлиной; сердце у меня забилось быстрее, когда я спускался к ней по спирали, но напрасно искал я знакомый космодром. Я уже хотел снова повернуть в безмерные глубины Пространства, когда увидел, что какое-то крохотное существо подает мне снизу сигналы. Выключив двигатели, я быстро спланировал и приземлился близ группы живописных скал, на которых высилось большое здание из тесаного камня.

Навстречу мне по полю бежал высокий старец в белой рясе доминиканцев. Оказалось, что это отец Лацимон, руководитель миссий, действующих на звездных системах в радиусе шестисот световых лет. Здесь насчитывается около пяти миллионов планет, из них два миллиона четыреста тысяч обитаемых. Узнав о причине, приведшей меня в эти края, отец Лацимон выразил сочувствие и вместе с тем радость по поводу моего прибытия: по его словам, я был первым человеком, которого он видит за последние семь месяцев.

- Я так привык, - сказал он, - к повадкам меодрацитов, населяющих эту планету, что часто ловлю себя на характерной ошибке: когда хочу получше прислушаться, то поднимаю руки, как они... Уши у меодрацитов находятся, как известно, под мышками.

Отец Лацимон оказался очень гостеприимен: я разделил с ним обед, приготовленный из местных продуктов, - сверкливые ржамки под змейонезом, заскворченные друмбли, а на десерт банимасы; я давно уже не едал ничего вкуснее; потом мы вышли на веранду миссионерского дома. Пригревало лиловое солнце, в кустах пели птеродактили, которыми кишит планета, и в предвечерней тишине седовласый приор доминиканцев начал поверять мне свои огорчения и жаловаться на трудности миссионерской работы в здешних местах. Например, пятеричники, обитатели горячей Антилены, мерзнущие уже при шестистах градусах Цельсия, и слышать не хотят о рае, зато описания ада их живо интересуют, ввиду существования там благоприятных условий кипящей смолы и пламени. Кроме того, неизвестно, кто из них может принимать духовный сан, так как у них различается пять полов; это нелегкая проблема для теологов.

Я выразил сочувствие; отец Лацимон пожал плечами:

Это еще ничего! Бжуты, например, считают воскресение из мертвых такой же будничной вещью, как одевание, и никак не хотят смотреть на него как на чудо. У дартридов с Эгилии нет ни рук, ни ног, и креститься они могли бы только хвостом, но разрешить это не в моей компетенции, я жду ответа из апостолической столицы, но что же делать, если Ватикан молчит уже второй год?.. А слышали вы о жестокой судьбе, постигшей бедного отца Орибазия из нашей миссии?

Я ответил отрицательно.

Тогда послушайте. Уже первооткрыватели Уртамы не могли нахвалиться ее жителями, могучими мемногами. Существует мнение, что эти разумные создания относятся к самым отзывчивым, кротким, добрым и альтруистическим во всем Космосе. Полагая, что на такой почве превосходно взойдут семена веры, мы послали к мемногам отца Орибазия, назначив его епископом язычников. Мемноги приняли его как нельзя лучше, окружили материнской заботой, почитали его, вслушивались в каждое его слово, угадывали и тотчас исполняли каждое его желание, прямо-таки впитывали его поучения словом, предались ему всей душой. В письмах ко мне он, бедняжка, не мог ими нарадоваться...

Отец доминиканец смахнул рукавом рясы слезу и продолжал:

В такой приязненной атмосфере отец Орибазий не уставал проповедовать основы веры ни днем ни ночью. Пересказав мемногам весь Ветхий и Новый завет, Апокалипсис и Послания апостолов, он перешел к Житиям святых и особенно много пыла вложил в прославление святых мучеников. Бедный... это всегда было его слабостью...

Превозмогая волнение, отец Лацимон дрожащим голосом продолжал:

Он говорил им о святом Иоанне, заслужившем мученический венец, когда его живьем сварили в масле; о святой Агнессе, давшей ради веры отрубить себе голову; о святом Себастьяне, пронзенном сотнями стрел и претерпевшем жестокие мучения, за что в раю его встретили ангельским славословием; о святых девственницах, четвертованных, удавленных, колесованных, сожженных на медленном огне. Они принимали все эти муки с восторгом, зная, что заслуживают этим место одесную Вседержителя. Когда он рассказал мемногам обо всех этих достойных подражания житиях, они начали переглядываться, и самый старший из них робко спросил:

Преславный наш пастырь, проповедник и отче достойный, скажи нам, если только соизволишь снизойти к смиренным твоим слугам, попадет ли в рай душа каждого, кто готов на мученичество?

Непременно, сын мой! - ответил отец Орибазий.

Да-а? Это очень хорошо... - протянул мемног. - А ты, отче духовный, желаешь ли попасть на небо?

Это мое пламеннейшее желание, сын мой.

И святым ты хотел бы стать? - продолжал вопрошать старейший мемног.

Сын мой, кто бы не хотел этого? Но куда мне, грешному, до столь высокого чина; чтобы вступить на эту стезю, нужно напрячь все силы и стремиться неустанно, со смирением в сердце...

Так ты хотел бы стать святым? - снова переспросил мемног и поощрительно глянул на сотоварищей, которые тем временем поднялись с мест.

Конечно, сын мой.

Ну так мы тебе поможем!

Каким же образом, милые мои овечки?- спросил, улыбаясь, отец Орибазий, радуясь наивному рвению своей верной паствы.

В ответ мемноги осторожно, но крепко взяли его под руки и сказали:

Таким, отче, какому ты сам нас научил!

Затем они сперва содрали ему кожу со спины и намазали это место горячей смолой, как сделал в Ирландии палач со святым Иакинфом, потом отрубили ему левую ногу, как язычники святому Пафнутию, потом распороли ему живот и запихнули туда охапку соломы, как блаженной Елизавете Нормандской, после чего посадили его на кол, как святого Гуго, переломали ему все ребра, как сиракузяне святому Генриху Падуанскому, и сожгли медленно, на малом огне, как бургундцы Орлеанскую Деву. А потом перевели дух, умылись и начали горько оплакивать своего утраченного пастыря.

За этим занятием я их и застал, когда, объезжая звезды епархии, попал в сей приход. Когда я услышал о происшедшем, волосы у меня встали дыбом. Ломая руки, я вскричал:

Недостойные лиходеи! Ада для вас мало! Знаете ли вы, что навек загубили свои души?!

А как же, - ответили они, рыдая, - знаем!

Тот же старейший мемног встал и сказал мне:

Досточтимый отче, мы хорошо знаем, что обрекли себя на проклятие и вечные муки, и, прежде чем решиться на сие дело, мы выдержали страшную душевную борьбу; но отец Орибазий неустанно повторял нам, что нет ничего такого, чего добрый христианин ни сделал бы для своего ближнего, что нужно отдать ему все и на все быть для него готовым. Поэтому мы отказались от спасения души, хотя и с великим отчаянием, и думали только о том, чтобы дражайший отец Орибазий обрел мученический венец и святость. Не можем выразить, как тяжко нам это далось, ибо до его прибытия никто из нас и мухи не обидел. Не однажды мы просили его, умоляли на коленях смилостивиться и смягчить строгость наказов веры, но он категорически утверждал, что ради любимого ближнего нужно делать все без исключения. Тогда мы увидели, что не можем ему отказать, ибо мы существа ничтожные и вовсе не достойные этого святого мужа, который заслуживает полнейшего самоотречения с нашей стороны. И мы горячо верим, что наше дело нам удалось и отец Орибазий причислен ныне к праведникам на небесах. Вот тебе, досточтимый отче, мешок с деньгами, которые мы собрали на канонизацию: так нужно, отец Орибазий, отечая на наши расспросы, подробно все объяснил. Должен сказать, что мы применили только самые его любимые пытки, о которых он повествовал с наибольшим восторгом. Мы думали угодить ему, но он всему противился и особенно не хотел пить кипящий свинец. Мы, однако, не допускали и мысли, чтобы наш пастырь говорил нам одно, а думал другое. Крики, им издаваемые, были только выражением недовольства низменных, телесных частей его естества, и мы не обращали на них внимания, памятуя, что надлежит унижать плоть, дабы тем выше вознесся дух. Желая его ободрить, мы напомнили ему о поучениях, которые он нам читал, но отец Орибазий ответил на это лишь одним словом, вовсе не понятным и не вразумительным; не знаем, что оно означает, ибо не нашли его ни в молитвенниках, которые он нам раздавал, ни в Священном писании.

Закончив рассказывать, отец Лацимон отер крупный пот с чела, и мы долго сидели в молчании, пока седовласый доминиканец не заговорил опять:

Ну, скажите теперь сами, каково быть пастырем душ в таких условиях?! Или вот эта история! - Отец Лацимон ударил кулаком по письму, лежавшему на столе. - Отец Ипполит сообщает с Арпетузы, маленькой планеты в созвездии Весов, что ее обитатели совершенно перестали заключать браки, рожать детей и им грозит полное вымирание!

Почему? - в недоумении спросил я.

Потому, что едва они услышали, что телесная близость- грех, как тотчас возжаждали спасения, все как один дали обет целомудрия и соблюдают его! Вот уже две тысячи лет Церковь учит, что спасение души важнее всех мирских дел, но никто ведь не понимал этого буквально, о. Господи! А эти арпетузианцы, все до единого, ощутили в себе призвание и толпами вступают в монастыри, образцово соблюдают уставы, молятся, постятся и умерщвляют плоть, а тем временем промышленность и земледелие приходят в упадок, надвигается голод, и гибель угрожает планете. Я написал об этом в Рим, но в ответ, как всегда, молчание...

И то сказать: рискованно было идти с проповедью на другие планеты, - заметил я.

А что нам оставалось делать? Церковь не спешит, ибо царство ее, как известно, не от мира сего, но пока кардинальская коллегия обдумывала и совещалась, на планетах, как грибы после дождя, начали вырастать миссии кальвинистов, баптистов, редемптористов, мариавитов, адвентистов и Бог весть какие еще! Приходится спасать, что осталось. Ну, если уж говорить об этом... Идите за мной.

Отец Лацимон провел меня в свой кабинет. Одну стену занимала огромная синяя карта звездного неба; вся ее правая сторона была заклеена бумагой.

Вот видите! - указал он на закрытую часть.

Что это значит?

Погибель, сын мой. Окончательную погибель! Эти области населены народами, обладающими необычно высоким интеллектом. Они исповедуют материализм, атеизм, прилагают все свои усилия к развитию науки и техники и улучшению условий жизни на планетах. Мы посылали к ним своих лучших миссионеров - салезианцев, бенедиктинцев, доминиканцев, даже иезуитов, самых сладкоречивых проповедников слова Божия, и все они - все! - вернулись атеистами!

Отец Лацимон нервно подошел к столу.

Был у нас отец Бонифаций, я помню его как одного из самых набожных слуг церкви; дни и ночи он проводил в молитве, распростершись ниц; все мирские дела были для него прахом; он не знал лучшего занятия, чем перебирать четки, и большей утехи, нежели литургия, а после трех недель пребывания там, - отец Лацимон указал на заклеенную часть карты, - он поступил в политехнический институт и написал вот эту книгу!

Отец Лацимон поднял и тут же с отвращением бросил на стол увесистый том. Я прочел заглавие: "О способах повышения безопасности космических полетов".

Безопасность бренного тела он поставил выше спасения души, это ли не чудовищно?! Мы послали тревожный доклад, и на этот раз апостолическая столица не замешкалась. В сотрудничестве со специалистами из американского посольства в Риме Папская академия создала вот эти труды.

Отец Лацимон подошел к большому сундуку и открыл его; внутри было полно толстых фолиантов.

Здесь около двухсот томов, где во всех подробностях описаны методы насилия, террора, внушения, шантажа, принуждения, гипноза, отравления, пыток и условных рефлексов, применяемых ими для удушения веры... Волосы у меня встали дыбом, когда я все это просматривал. Там есть фотографии, показания, протоколы, вещественные доказательства, свидетельства очевидцев и Бог весть что еще. Ума не приложу, как они все это быстро сделали, - что значит американская техника! Но, сын мой... действительность гораздо страшнее!

Отец Лацимон подошел ко мне и, горячо дыша прямо в ухо, прошептал:

Я здесь, на месте, лучше ориентируюсь. Они не мучают, ни к чему не вынуждают, не пытают, не вгоняют винты в голову... они попросту учат, что такое Вселенная, откуда возникла жизнь, как зарождается сознание и как применять науку на пользу людям. У них есть способ, при помощи которого они доказывают как дважды два четыре, что весь мир исключительно материален. Из всех моих миссионеров сохранил веру только отец Серваций, и то лишь потому, что глух как пень и не слышал, что ему говорили. Да, сын мой, это похуже пыток! Была здесь одна молодая монахиня-кармелитка, одухотворенное дитя, посвятившая себя одному только Богу; она все время постилась, умерщвляла плоть, имела стигматы и видения, беседовала со святыми, а особенно возлюбила святую Меланию и усердно ей подражала; мало того, время от времени ей являлся сам архангел Гавриил... Однажды она отправилась туда. - Отец Лацимон указал на правую часть карты. - Я отпустил ее со спокойным сердцем, ибо она была нищая духом, а таким обещано Царствие Божие; но лишь только человек начинает задумываться как, да что, да почему, тотчас разверзается перед ним бездна ереси. Я был уверен, что доводы их мудрости перед нею бессильны. Но едва она туда прибыла, как после первого же публичного явления ей святых, сопряженного с приступом религиозного экстаза, ее признали невротичкой, или как там это у них называется, и лечили купаниями, работами по саду, давали какие-то игрушки, какие-то куклы... Через четыре месяца она вернулась, но в каком состоянии!

Отец Лацимон содрогнулся.

Что с ней случилось? - с жалостью спросил я.

Ее перестали посещать видения, она поступила на курсы ракетных пилотов и полетела с исследовательской экспедицией к ядру Галактики, бедное дитя? Недавно я услышал, что ей опять явилась святая Мелания, и сердце у меня забилось сильней от радостной надежды, но оказалось, что приснилась ей всего лишь родная тетка. Говорю вам, провал, разруха, упадок! Как наивны эти американские специалисты: присылают мне пять тонн литературы с описанием жестокостей, чинимых врагами веры! О, если бы они захотели преследовать религию, если бы закрывали церкви и разгоняли верующих! Но нет, ничего подобного, они разрешают все: и совершение обрядов, и духовное воспитание - и только всюду распространяют свои теории и доводы. Недавно мы попробовали вот это, - отец Лацимон указал на карту, - но безрезультатно.

Простите, что вы попробовали?

Ну, заклеить правую часть Космоса бумагой и игнорировать ее существование. Но это не помогло. В Риме теперь говорят о крестовом походе в защиту веры.

А вы что об этом думаете, отче?

Конечно, оно бы неплохо; если бы можно было взорвать их планеты, разрушить города, сжечь книги, а их самих истребить до последнего, тогда удалось бы, пожалуй, и отстоять учение о любви к ближнему, но кто в этот поход пойдет? Мемноги? Или, может, арпетузианцы? Смех меня разбирает, но вместе с ним и тревога!

Наступило глухое молчание. Охваченный глубоким сочувствием, я положил руку на плечо изможденному пастырю, чтобы его подбодрить, и тут что-то выскользнуло у меня из рукава, блеснуло и стукнулось об пол. Как описать мою радость и изумление, когда я узнал свой ножик! Оказалось, что все это время он преспокойно лежал за подкладкой куртки, провалившись туда сквозь дыру в кармане!

Лет эдак в 15 я обожала Пиркса. Он такой плечистый, гордый, бедный и честный, усердный и мужественный. Девичьи бредни олицетворяет весьма адекватно.

А вот Йон Тихий... Вы вслушайтесь в имя-то! Ведь по нему дурдом рыдает. Тихий он, не буйный - оттого и не в изоляции. Дурачок. Он ракету чинит, высунувшись из люка. Ногами зажимает одну деталь, а руками держит ключи и крутит гайку. Он красит ракету кисточкой!!!

В общем, «Непобедимый» и Пиркс - наше все. В 15. И в 20 - тоже. Не все уже, но многое.

Второй раз я прочла «Дневники» в 30. Пришла с работы после длинной разборки с партнерами по поводу того, кто вообще из нас, таких классных и умных, настоящий кретин. Они ответ знали, Я тоже. Только ответы не совпадали:confused:

Я уныло побродила по комнате. Рвать и метать нет сил. Все такое серое, все кругом - ну, понимаете. И тут мне под руку из полки будто сам прыгнул этот томик. Покет-формат, не лучшее издание.

В общем, я влюбилась в Тихого во второго взгляда. Зверски. До умопомрачения. Ну и что, пусть не молод. Пусть красит ракету сам и в странный цвет... Разве книга вообще - об этом? Разве любая настоящая притча строится в богатых декорациях? На то она и притча, чтобы сочетать странный примитивизм антуража и глубину мысли. Йон очень не прост. Может, я и теперь полагаю, что он - тихий, то есть не буйный... А где вы видели людей, идеально здоровых психически? Врачи вон полагают, они вымерли. Или недообследованы.

И вообще!!! (женский аргумент) Он не рассуждает и не путешествует. Он снит. Он велик.

У него нет раздвоения личности - он способен существовать в неограниченном числе копий, быть морду самому себе и воровать у себя обед, олицетворяя одним собою всю нашу демократию в действии.

Он глубоко проникает в суть явлений. Может руководить творением мира не хуже бога. Ему хватит мужества и ответственности признать ошибки и... смело усугубить их.

Наконец, он не индиот. Он почти знает, что такое сепулька. Он борется с мусором в космосе и зрит в корень, обличая самого Электриция.

:dont: Чуть не забыла. Я ведь пришла домой, пылая праведным гневом. После пары историй из Тихого гнев сгинул. В конце концов, так ли важно, кто из нас прав? Разберемся. Мы хоть полкарты вселенной не заклеиваем бумагой...

Оценка: 10

В своем отзыве на «Кибериаду» я написал, что на данный цикл отзыва, наверное, писать не буду, потому что он примерно такой же и о том же. Но перечитав рассказы о смелом космопроходце я слегка изменил свое мнение.

Да, циклы похожи, но все же у них есть некоторые различия. Ирония произведений о Тихом вышла даже какой-то более мрачной и привязанной к реалиям времени автора, что ли. Юмор местами кажется устаревшим, но скажем так, это, к сожалению, не совсем так, ибо у нас во многих отраслях до сих пор полно нелепых указов и работы ради демонстрации своей бурной деятельности, а не реального результата. Хотя отдельные выпады автора свою актуальность все же подрастеряли.

В целом «Ййон» и сегодня все еще неплох, но читать все рассказы залпом, а тем паче в паре с той же «Кибериадой», все же не стоит. Потому что буквально кожей начинаешь чувствовать, как разочарованность автора в этом мире и его обитателях все нарастает, а легкое подтрунивание над теми или иными явлениями плавно перетекает в пессимистичный сарказм. И от этого становиться немного грустно. Ведь сводить все к «хотели как лучше, получилось как всегда, поэтому и стараться не стоит» тоже не вариант. Да, наш мир далек от идеала, в нем полно глупостей и нелепостей, но работаем с тем, с чем можем. Ведь нам, в отличие от Тихого, из него пока просто некуда деться. Мы не можем просто сесть на ракету и улететь за космический горизонт, подальше от всех нелепостей.

Оценка: 8

Читал это замечательное произведение и в юности и перечитывал много позднее. Бесподобный юмор, фантазия, ирония и самоирония просто на высоте. Но далеко не все способны понять это произведение. Этим оно напоминает фильм «Кин-дза-дза», которым либо восторгаются, либо хают. Середины практически не бывает.

Оценка: 10

Одни из самых наибредовейших приключений, которые мне доводилось читать (если честно, то более систематически бредовых еще не читал, просто делаю скидку на будущее - вдруг еще что-то попадет в руки, так сказать, более...). Думал может возраст уже у меня не тот, но рассказы явно не рассчитаны на детей и на сказку все же не смахивают (видно как минимум по герою, который явно не тинейджер, а человек степенный, в возрасте, одним словом - Тихий).

С творчеством Лема знакомился достаточно давно по произведениям «Непобедимый», «Солярис»... (может еще что-то, уже не помню). Поэтому дневниками был достаточно удивлен. Раньше я бы, наверно, забросил такое чтиво и утилизировал свое свободное время с большей пользой/удовольствием. Теперь же желание составить свое мнение и расставить оценки на Фантлабе заставляли меня продираться сквозь текст, несмотря на навеваемую дневниками дрему, переодически перемежая их более интересными книгами.

В процессе чтения самопроизвольно приходили и уходили некоторые ассоциации из прочитанного:

Стальная Крыса, Гарисона - рассчитана на подростковую аудиторию, безбашенные целеустремленные приключения ради приключений. Нет не то.

Шекли, многочисленные рассказы, Особенно Грегор и Арнольд. - Вообще не то, несмотря на то, что у Шекли рассказы тоже разные - от почти гениальных до полностью бредовых - все равно не то. Абсолютно не тот уровень.

Даже не знаю с чем сравнить. Надо будет при случае еще Адамса почитать...

Но и здесь не без проблеска, первый рассказ(седьмое путешествие) позабавил меня не мало и обещал приятное продолжение чтения, хотя ближе к концу тоже скатился. Так что увы... так как в домашней библиотеке стараюсь держать книги которые могу кому-либо посоветовать к чтению - эту придется пристроить где-то в другом месте.

P.S.: Высокие оценки других лаборантов могу объяснить только старой закалкой - редко попадавшаяся в советском союзе фантастика сходу, наверно, попадала в разряд интересных (не с чем сравнить-с) и елементарным размышлением: всем нравится, а я двойку поставлю? (ну просто не могу себе представить, что молодое поколение останется в захвате от этих дневников, хотя может я и не прав...)

Оценка: 4

Меня «Звездные дневники» Лема впечатлили.

Интересный персонаж, современный барон Мюнхгаузен, приключения которого можно воспринять и как за выдумки или бред Ийона Тихого, так и за реальные и довольно странные события, происходившие в звездных прериях Млечного Пути

В основе своей объем каждого путешествия невелик, но не в масштабах текста надо оценивать эти рассказы, а за фирменный юмор и иронию пана, а так же за оригинальные фантастические идеи и их реализацию. Именно данного принципа я и придерживался при оценке этого цикла:

1 (8 баллов). «Путешествие седьмое» - неплохая вещь с идеей колец времени и ее одновременным высмеиванием; «Последнее» - интересная зарисовка о проблемах, связанных с развитием Интернета и любых глобальных сетей и их влияния на повседневную и интимную жизнь человека.

2 (7 баллов). «18», «20», «25» и «28» - идеи создания Вселенной из будущего, опять кольца времени и фамильная история Тихих. Не знаю, я конечно, понимаю, что цель цикла - это в принципе иронизирование и явное высмеивание фантастики, но здесь мне мало что лично понравилось. Тем более повторение одной высмеиваемой идеи и вся эта шелуха с конструированием мира из настоящего.

3 (6 баллов). «Двадцать шестое и последнее», по моему мнению, худший рассказ из хроник о Йионе, ибо, как было сказано в цитате Сапковского из одного комментария: «когда в произведении речь заходит о политике и ее пропаганде, получается ж*па». Ну, может, не совсем точно...

4 (9 баллов). Наконец заговорим о хорошем. Сразу скажу, что кое-что из «девяток» мне лично очень бы хотелось сделать «десятками», но с таким выбором мне было трудно определиться, так что оставил все как есть. В «8», «11», «12», «22», «23», «24»-ых приключениях на нас обрушивается просто море замечательных фантастических элементов, во многом просто уникальных и не встречаемых мною ранее. Это и прекрасная ирония о попытках вступления землян в межзвездную федерацию и их собственном происхождении, и планета роботов с человеческой разведкой и шпионами на ней, и история мира, развитие которого стало связано с аппаратом, замедляющим или ускоряющим поток времени и обращающим его вспять, и просто чудесные истории христианской миссии к инопланетянам, и прекрасный способ борьбы с очередями плюс рассказ о достижении истинной гармонии.

5 (10 баллов). И, наконец, тройка моих фаворитов, любимых путешествий Тихого с самыми оригинальными НФ-идеями, прекрасными сюжетами и с пометкой «must read». Это, разумеется, «Тринадцатое...», «Четырнадцатое...» и «Двадцать первое...» приключения из «Звездных дневников». В №13 мы увидим поиски Йиона некоего Учителя, который подарил Галактике некоторые воистину чудесные социально-технологические изобретения, в том числе поразительный способ обретения бессмертия. №14 нам поведает об инопланетном мире, на котором эволюция была связана с регулярными астероидными бомбежками сие планеты. Ее фауна, разумная раса и технологии очень хорошо прописаны и продуманы. И наконец №21. Самый крупный по масштабам строк и набору идей рассказ из данного цикла. Странное и пугающее развитие целой планеты и цивилизации в сторону биотехнологий и исследованиях разума, которые приобрели просто отталкивающие формы для меня. Направление религиозной мысли, связанное с этим, проработано паном Лемом на ура, а идеи из этого произведения похожи на замыслы постгуманистов, чью реализацию мне, да, думаю, и не только, хотелось бы предотвратить.

Вот и все. Под конец хотелось сказать о единственном минусе всей этой цикловой громады - отсутствие четкой хронологии и некоторые неясности с ходом времени на Земле и корабле Йиона Тихого. Вроде бы и нет сверхсветовых скоростей у него, а целые столетия на матушке-Земле как-то медленно протекают. Хотя придираться к таким мелочам и не стоит. Просто получайте удовольствие от хорошей книги.

Оценка: 9

Совершенно неповторимый цикл, ничего равного ему по «юмористической составляющей» в фантастической литературе я не знаю. Стопроцентное лечение от любой формы хандры и стрессов! И чудесные варианты имен и названий! (Не знаю. какова тут степень заслуги переводчиков).

Шедевр безусловный! :appl::appl:

Оценка: 10

Как и некоторые другие коментаторы, познакомившиеся с этим циклом уже лишь в зрелом возрасте, я остался им категорически недоволен. Глубокий смысл рассказов (там, где он есть), наверное, был оригинален для 60ых, но сейчас не представляет особенного интереса, а местный юмор я просто не понял. Смеяться, на мой взгляд, негде.

Отдельно отмечу не понравившийся мне тон. Это тон кабацкой байки, хорошо подходящий приключениям бравого солдата Швейка, или, в крайнем случае, героям очередного фэнтези, но в научно-фантастических рассказах он мне показался неуместным, вызывающим диссонанс.

Оценка: 5

Первое произведение, прочтенное мною у Станислава Лема. Книга запомнилась надолго. Приключения в космосе, достойные барона Мюнхгаузена, словно написаны не польским фантастом, но кем-то другим - настолько не похожа книга на грустный, лирический «Солярис», пугающий своими антиутопическими картинами «Эдем» и таинственный «Непобедимый». Но уже с первых строк узнается лемовский стиль. Автор умело пародирует все: от научных гипотез до самого себя.

Прочтите эту книгу, и не пожалеете об этом.

Оценка: 8

Лем пишет просто бесподобно! Ничего подобного я не читал даже у Стругацких и Булычёва. Так остроумно используются петля времени, планета роботов, путешествие в будущее, распыление на атомы. А чего стоит Организация Объединённых Планет! А посвящение инопланетян в христианство!

Кстати говоря, Тихий не показался мне таким уж выдающимся персонажем. Обычный путешественник, открыватель миров и авантюрист. Не в упрёк Тихому будет сказано, но он - вполне заурядный персонаж. При этом «Звёздные дневники Ийона Тихого» - выдающееся произведение. Такое несоответствие между главным героем и произведением.

Оценка: 10

Хороший цикл, и что я в нем особенно ценю – это то, что его спокойно можно перечитывать хоть сто раз. Причем каждый раз, от души веселясь. Если вспомнить о писателях-фантастах, писавших рассказы в «юмористическом ключе», на ум, кроме лемовских историй про Ийона, приходят только рассказы Шекли, Каттнера и Азимова. Я имею в виду те, кого можно бесконечное число раз перечитывать. Но Ийон Тихий, безусловно, - не похож ни на кого и стоит особняком от остальных подобных персонажей. И лично мне он очень симпатичен!